|
Совсем скоро издательский дом Ad Marginem выпускает книгу Павла Пепперштейна "Военные рассказы". В преддверии выхода новой захватывающей книги Пепперштейна, проект 44100Hz эксклюзивно публикует несколько рассказов из этой книги.
 Летом 2099 года на полигоне Уильям проходили испытания нового танка Енот. Проект был совместный англо-американско-японско-китайский: и вот группа американских, китайских, английских и японских генералов стояли на краю песчаного косогора, устремив взгляды вниз, где простиралась лесистая местность: это был сосновый лес, солнечный, прозрачный, местами разреженный, пересекаемый песчаными узкими оврагами.
Далеко, до самого горизонта лежала эта светлая местность, здесь даже хвоя приобрела оттенок песка. То пролетал сухой ветер, пропитанный запахом горячей смолы, то воздух над лесом застывал и дрожал, как вода на стекле, сообщая о зное, скопившемся в оврагах.
Все генералы были в специальных самофокусирующихся очках-биноклях: эти очки были заранее настроены с учетом того, что генералы должны были увидеть – ведь события, которые собирались развернуться перед ними, были заранее рассчитаны по минутам: таким образом генералы наблюдали как бы кинофильм, где операторская работа "умных биноклей" (это были оптические мини-компьютеры) накладывалась непосредственно на видимую реальность.
Вот пошло приближение: на них крупным планом надвинулась зелень подлеска, корни, шляпки красных грибов, следы змей, хвоя в песке... и вдруг среди колышущейся зелени мелькнула полосатая спинка енота.
Енот пробежал немного, выбрался на тропу, и застыл у большого разветвленного корня сосны, отполированного временем как подлокотники старинного кресла. Сквозь смолистую массу воздуха на генералов глянули тревожно-темные, беспокойно-мудрые глаза енота. Животное смотрело, вглядывалось куда-то, генералы видели, как вздрагивают светлые, веером распушенные усы на чуткой мордочке, как передние лапы потирают друг друга, стряхивая невидимый песок.
И вдруг енот стал совершенно неподвижен, словно остановили показ этого фильма, но вокруг него по прежнему колыхалась трава, и трепетал воздух, пролетела белая бабочка, и только енот стоял неподвижно, как статуэтка.
Это руководитель демонстрации танка тронул клавишу на пульте дистанционного управления. Он остановил енота. Руководитель демонстрации – это и был отец танка, гениальный, как говорят, конструктор, настолько засекреченный, что никто не знал его настоящего имени. А звали его Петр Игнатьич Румянцев, это был настоящий русский интеллигент, упоенный своим делом, влюбленный в науку, самоотверженный, аскетичный. Он был настолько погружен в дело, что даже не заметил, как его украли из России, не заметил, как не стало потом собственно никакой России...
В своей гениальной рассеянности не заметил он и того, что живет уже более ста лет в совершенном здравии, что у него забыла посидеть бородка, что ему так счастливо, окрыленно работается... Да он выглядел лет на сорок, бодрый, невысокий, чуть ли не чеховского покроя, сухощавый... Веселье науки плескалось в голубых, детских глазах Румянцева.
Он подал знак помощникам, что пора выпускать Танкиста. Несколько помощников стали медленно, вращательными движениями, отворачивать круглую крышку резервуара, где находился Танкист. Генералы все повернулись к резервуару, их очки-бинокли показывали теперь лишь с незначительным увеличением, заодно смягчая серебристые сверкания, которыми лучился корпус резервуара, напоминающий по форме мыльницу, а размером – обычный дорожный чемоданчик. Наконец крышку сняли и из круглого отверстия резервуара на сухую землю спрыгнул крошечный человечек, ростом чуть больше муравья. Близорукий наблюдатель принял бы его издали за цикаду или жука-землемера, но компьютерные очки генералов немедленно приблизили его облик, стали видны все детали его сморщенного лица, его голое тело, фактурой слегка похожее на древесину. Таких крошечных человечков недавно вывели в секретных лабораториях Пентагона в результате серии тайных успехов в клонировании и генной инженерии, но в тот год, когда такие "военные человечки" появились на свет, словно следуя насмешке судьбы, обнаружили прежде неведомое племя в недрах Африки или Южной Америки – племя состояло из людей такого же точно размера, что и лабораторные "люди-муравьи". Крошечные люди этого племени были очень умны и воинственны, их вовлекли в эксперименты и часто выходцев из племени внедряли с экспериментальными целями в отряды клонированных человечков.
Относительно танкиста никто, кроме Румянцева и еще одного генерала, непосредственно курирующего данный проект, не знали кто он – искусственный человечек из лаборатории или сын джунглей. А это был не лабораторный биоробот, а настоящий человек из крошечного народа джунглей. Танкисту было сорок два года, его звали Сын Дневного Сна, что указывало на его привилегированное положение в племени. В этом племени имелась довольно сложная кастовая иерархия, и принадлежащими к высшей касте считались люди, которых зачинали во сне. Точнее, будущая мать ребенка должна была спать, в то время как мужчина оплодотворял ее, и если ему удавалось сделать свое дело, не потревожив ее сна, то ребенок от такого соития считался принадлежащим к правящей касте. При совокуплениях присутствовали специальные свидетели, удостоверяющие сон или пробуждение женщины. Эти люди так тонко чувствовали состояние сна, они были так безукоризненно настроены на улавливание этого состояния, что никакая женщина не смогла бы обмануть их, вздумай она прикинуться спящей. Трудность этого дела усугублялась и тем, что все люди этого племени спали весьма чутко, ведь им приходилось жить в лесах, населенных хищными птицами, животными и насекомыми. В качестве снотворного для подобных совокуплений женщинам разрешалось использовать только сок одного растения, обладающий лишь незначительным успокаивающим воздействием. Поэтому всех знатных людей этого племени звали как-нибудь вроде Сын Сна, Дочь Сна, или же более окольно – Безмятежный Полдень, Отдых после Путешествия, Дочь Забытья, Сын Случайной Дремоты, Отдых на Пальмовых Листьях и так далее.
Сын Дневного Сна был очень умен, ловок и опытен. Прежде чем стать Танкистом он долго учился в секретной военной школе, участвовал в многочисленных испытаниях тактических и стратегических микро-конструкций, и отличался высокой степенью сообразительности и отличной подготовкой. Однако в интересах секретности ему нередко приходилось притворяться глупым искусственным человечком, гномическим зомби из колбы. Но сам то он никогда не забывал, что его зачала живая спящая женщина ростом с кузнечика, и родила она его тоже во сне, в щели древесного ствола в таинственном и жарком лесу, в тысячу раз более насыщенном, сочном и влажном, чем этот сосновый бор. Отцов же своих дети сна не должны были знать, не знали их и матери этих аристократов – женщины, что не проснулись до самого конца совокупления.
Танкист спрыгнул на горячую землю, раздвинул стебли убитой зноем травы, мельком взглянул на группу генералов и быстро зашагал вперед по тонкой тропинке. Тропинка светлой нитью стекала по выгоревшему склону косогора, петляла между камней (которые казались Танкисту ослепительно белыми скалами, иногда заслоняющими небосклон), огибала бугры и расщелины, временами исчезала в буераках, но генералы (с помощью очков-биноклей) видели, что струиться эта тропинка к застывшему далеко от них, в чаще леса, еноту – тропинка обрывалась у самого его брюшка. Именно к еноту и шагал Танкист. И чем дальше удалялся он, тем старательнее приближали его образ "умные" очки генералов.
И вот эти очки уже показывали крупным планом, как Танкист приблизился к застывшему Еноту, ловко уцепился за мех, полез вверх по темной полосе, достиг правой ноздри обездвиженного Енота и быстро и легко всосался в нее. Когда танкист скрылся в правой ноздре Енота, Румянцев, не удержавшись, разразился коротким легким торжествующим смехом. Он на миг обернулся к генералам, сдвинув очки на потный, загорелый лоб, по которому струились прозрачные струйки пота – его глаза светились счастьем, а у самих глаз собрались лучики-морщинки, разбегающиеся светом по почти молодому лицу... но тут же он снова надвинул очки и продолжил увлеченно наблюдать за происходящим.
Енот изнутри был роскошен. Танкист скользнул внутрь и огляделся. Все в Еноте было ему знакомо как его собственное маленькое тело. Если бы в Еноте царила непроницаемая тьма, Танкист уверено действовал бы здесь в слепую: он превосходно помнил расположение каждого рычажка, каждой кнопки... Но в Еноте не было темно: сдержанно и разноцветно мелькали экраны приборов и панели управления, создавая таинственный праздничный эффект. Нет, здесь было не так, как в тесных и душных танках прошлого, в этих жестянках, готовых каждую минуту стать саркофагами или "медным быком" для танкиста. Нет, в Еноте было просторно маленькому человечку, ему делалось здесь хорошо на душе. Создатели танка тонко учли как особенности сознания микро-народца из джунглей, так и странное полусознание лабораторных человечков. Здесь было как в небольшом храме, торжественно и тихо (звуки поступали сюда через специальные наушники, имеющие форму цветов), и только жужжание редкой пчелы, некстати проснувшейся, иногда нарушало церковную тишину. Стены храма дышали, излучали глубокое, ровное тепло и уют – ведь Енот был во многом живой, хотя и искусственный, то есть создал его не Бог, а Румянцев. Хорошо спалось пчелам в маленьких ульях – эти крошечные золотые пчелы были влюблены в сон, и пробуждались они лишь по боевому сигналу, пробуждались для короткого полета с последующим приземлением на Полосу.
Ульи были оформлены как маленькие капища, их крыши обросли божками, полудрагоценными и резными, лихие очи божков светились искусственными опалами и топазами, они растопырили свои детские, но когтистые ручонки, на их ладошках из красного и черного дерева линии жизни богов свивались в тонко высеченные спирали и свастики...
Боюсь, обвинят меня в излишней детализации, скажут, что упиваюсь деталями Енота изнутри, но если бы знали с помощью каких сложных, не вполне проверенных аппаратов добывается каждая из этих деталей (эти аппараты по своей сложности могут соперничать с аппаратами Енота), если бы знали, с каким трудом составляется данное описание, то разрыдались бы от благодарности за эти детали, имеющие оборонное значение.
И все же невозможно описать Енота изнутри, поскольку не поддается описанию воздух, наполняющий его, теплый и ароматный, несущий в себе едко-сладкое благоухание меда... Да, мы знаем, что лабораторные человечки почему-то обожали пчел – возможно, они узнавали себя в их упорядоченном существовании, в их дисциплинах, в структурах сот... Мы также знаем, что народ микро-людей из джунглей считал мед божественным проявлением – и это роднило два народа: народ джунглей и народ из колб.
А Енот уже резво бежал по невидимой тропке, подчиняясь командам. За ним следили очки-бинокли генералов, и в нужный момент танкист прикоснулся к заветной клавише на затылке одного из божков, и началось выделение Меда...
Мед поступал из специальных емкостей, отделанных агатами, по системе трубочек-капилляров он просачивался изнутри на поверхность Енота, пропитывая собою исключительно лишь Темную Полосу, дорожку черного искристого меха, которая тянулась от носа Енота до основания его хвоста. Мед скапливался на кончиках темных ворсинок Полосы, покачивался (словно роса на полевых травах) крупными и мелкими янтарными каплями. Очки-бинокли демонстрировали генералам эти сияющие капли меда подробно, как в природоведческом фильме, несмотря на то, что Енот бежал быстро, и взгляду нужно было поспевать за его юркими лапками.
В нужный момент Танкист прикоснулся сморщенным пальцем к другой клавише (к зрачку одного истуканчика), и тонкая песня Пробуждения Пчел пронеслась в сладком воздухе танка. Пчелы стали просыпаться, возиться в ульях и одна за другой вылетать из Енота сквозь его чуткие ноздри. Енот бежал, а золотые пчелы кружились над ним и приземлялись на Темную Полосу, привлеченные запахом меда. Постепенно Полоса вся покрывалась кишащими, толкающимися пчелами, становилась золотой, переливающейся, но еще оставались на ней темные участки меха, не занятые пчелами, но этих свободных участков становилось все меньше.
И чем меньше становилось этих незанятых мест на Полосе, тем напряженнее следили за Енотом генералы.
Енот бежал все быстрее, приближаясь к группе белых построек, обнесенных высоким забором – эти постройки белели в сердце соснового бора. Это был муляж, своего рода потемкинская деревушка, построенная здесь специально для испытаний – на вид нечто среднее между военной базой и оборонным заводом.
И вот, когда последняя пчела заняла свое место на Полосе, и вся Полоса стала золотой и кишащей, наполненной увязшими в меду пчелами – в этот момент Енот привстал, напружинился, сверкнули красным сигналом его тревожные глазки, и длинный и узкий поток пламени вырвался из его правой ноздри и ударил по группе построек. Мощный взрыв раздался над лесом, отпрянули в ужасе светлые сосны, и огромный язык пламени взметнулся над сосновым бором.
Роскошно дрожал он и вздымался, рыжий и бледный в ярких лучах солнца, словно бы ландшафт вдруг высунул гигантский язык, дразня синее небо. Красота дневного пожара с запахом закипающих смол – стоит ли говорить о том, как ослепительна эта красота? Испытание танка прошло успешно, точно по плану. Все получилось.
Румянцев сбросил очки-бинокль на землю, пьяный от счастья, пошел к генералам в распахнувшемся белом пиджаке. Он крикнул сквозь хохот успеха, не в силах более сдерживать ликование:
- ЕНОТ, ЛИПКИЙ ТАНК!
Генералам передался его восторг, они сорвали очки, более ненужные, глаза их лучились.
- ЕНОТ, ЛИПКИЙ ТАНК! – подхватил возглас японский генерал, и его улыбающееся лицо стало похоже на рассыпавшуюся кучку румяных яблок.
- ЕНОТ, ЛИПКИЙ ТАНК! – эхом отозвался американский генерал, старый и смуглый.
- ЕНОТ, ЛИПКИЙ ТАНК! – повторил за ним китайский генерал, трясясь от довольного смеха.
- ЕНОТ, ЛИПКИЙ ТАНК! – прошептал молодой английский генерал, чьи рыжие волосы светились на солнце как отблеск лесного пожара.
Москва, 2005 год
Продолжение следует...
|
лучше быть не может
потрясающе
хорошо
нейтрально
плохо
